По ритму собственного дыхания, будучи фотографом, «человеком с камерой», я пытаюсь контролировать свои поступки и результаты этих поступков. Когда дышится особенно легко и воздух пьянит тебя, веселит, будто в горах с особенно потрясающим видом на ещё более высокие горы — ты не ошибаешься никогда. Становишься на мгновение волшебником, способным оживить заведомо мертвую железяку, скажем, канализационного люка, вмонтированного в асфальт, уловить его мудреную ухмылку, взглянуть в пустые глазницы не только медного всадника, но его коня — и всё возможно, пока запас необходимого воздуха в твоих легких несет своего хозяина над онемевшим миром…

Даже старые, подобранные из всякого хлама, пленки обращаются в россыпь сокровищ, причем говорящих, поющих, складывающихся в драматическое повествование, фантастический сюжет. Но приходит срок и обрывается дыхание, становясь натужным, требующим усилия. Значит — всё, ищи новые горы, подъемы и обрывы. И хорошо, если найдешь… Фотография — вещь безжалостная. Выравнивая своей неподвижностью живое и неживое, она выводит, если прибегнуть к марксисткой терминологии, на потребительский рынок новый товар — возможность осмысленной жизни. Нельзя подзабыть ненужное, поправить непоправимое. Да и цивилизация, мне кажется, в последние десятилетия, повинуясь самосохранению, хочет вернуть изображению механические функции, путаясь в дебрях знаковых систем. Однако миллиарды фотографов бессознательно охвачены идеей ценности продукта, раздаваемого даром, открывающего за каждым углом край света. Неподвижная амальгама разрывает цепочку навязанных извне событий, не допуская лживых вариантов. А главное — возвращает, прежде всего, к самому себе, побуждая не спеша подумать о последующем кадре…

Предлагаю вашему вниманию то, что успел захватить, сохранить не только по формальному признаку профессии, но отражая внутреннюю историю, как она мне виделась, жизнь оживающих кадров с иронией, трагизмом, сарказмом, бог знает чем ещё…