Фотограф Борис Гаврилович Михалевкин — шестидесятник. Лучшие черты этой генерации, увы, уже немногочисленной, состоят в позитивном отношении к миру, умении использовать жизненный опыт, полученный в стране гигантского социального эксперимента, для поиска и нахождения непреложных ценностей.

В короткой двухстраничной автобиографии Михалевкин замечает:

«…я стараюсь по-доброму относиться к людям, к тем, с кем живу, и к тем, кого снимаю… Человек талантлив. Но по лености своей не знает, в чем именно».

Последнее замечание ни в коем случае не относится к самому Михалевкину. Он стал серьезным фотографом, как становятся серьезными кинорежиссерами. В тридцать с небольшим, набрав жизненного опыта. После блокадной юности, участия в составе эстрадного ансамбля в Молодежном фестивале 1957 года, который стал символом хрущевской оттепели, гастролей по всему Союзу. Но еще до профессионального музицирования и даже до освоения самоучителя по игре на гитаре были впечатления от концертов Евгения Мравинского в Ленинградской филармонии. У шестидесятников такие пристрастия совмещались легко и естественно. Сегодня культура потеряла универсальное значение, разделилась на параллельную, контркультуру и прочие.

По причине улучшения политического климата в стране Михалевкин получил возможность выбирать между бродячей жизнью артиста оркестра Анатолия Бадхена и кропотливой наладкой станков с программным управлением. И выбрал…черно-белую фотографию.

Главное в снимках Михалевкина — авторская интонация, чуждая пафоса и назидательности. Это тоже характерно для шестидесятников, в частности, для лучших авторских песен того времени. Вспомним хотя бы визборовское «Спокойно дружище, спокойно, и пить нам и весело петь. Еще в предстоящие войны тебе предстоит уцелеть». Именно интонация создает для каждого зрителя своего Михалевкина. Для меня лучшими его фотографиями остаются «Экзерсис» (1981) и «Первое утро» (1987). В одном случае мастер совмещает юных танцовщиц у импровизированной «палки» (балетного станка) с прозой рубленной деревенской избы и взглядом бабки, пародирующей строгого вагановского репетитора. В другом — горы намытых после свадебного застолья тарелок становятся метафорой чистой жизни для юной пары, сидящей на заднем плане, сложив на коленях руки как после выполненной важной работы. На самом деле, они только начинают, им еще «предстоит уцелеть».

Новая выставка Бориса Михалевкина в Государственном центре фотографии, подготовленная к его 80-летию, состоит из снимков малоизвестных или совсем неизвестных публике, которые автор отобрал из своего большого архива.

Их легко разделить на сюжетные серии — семья, тверские пейзажи, западные столицы. Но такой подход к восприятию михалевкинской фотографии будет ошибочным. Сюжет для мастера только повод для метафор и ассоциаций. На снимке «Нить Арианды» многие метры корабельного каната фактурно сплелись и заняли все пространство кадра. И уже не верится, что эта нить спасет Тесея от жестокого Минотавра. «Высочанский рудник» — простая сцена чаепития шахтеров под врезанным из газеты портретом Владимира Высоцкого, Но висящее на голой скале изображение выглядит как икона в пещерах первых христиан.

В «Пейзаже с лошадью» неожиданно оказывается, что животное играет второстепенную роль, хотя визуальный баланс дерева лошади и постройки идеален. Главный герой снимка – старый покосившийся сарай. Он пуст, поэтому прямоугольники входа и выход форматируют черную рамку для дальнего плана речного берега, который вне сарая выглядит совершенно иначе, чем внутри него.

«Строптивица» — Михалевкин всегда выразителен и точен в названиях — это портрет вольнолюбивой блондинки, которая прислонилась к старому срубу из «мудрых», рассохшихся бревен. На таком фоне она выглядит еще строптивее. «Лунатик», вероятно, деталь какого-то механизма, расположился на границе мокрого и сухого асфальта, напоминая картины Хуана Миро. Михалевкину с его интересом к другим искусствам, мотивы каталонского художника наверняка известны. Снимок «Джаз» сделан на большой выдержке, позволяющей совместить в одно кадре нескольких трубачей, которые надувают сияющие медные. Из музыкального прошлого и «Последний поклон». Когда-то в Филармонии самые знаменитые дирижеры выходили на последний поклон, уже после того, как оркестр покинет сцену. Фотограф хорошо помнит те невозвратимые времена.

Разглядывая работы Михалевкина, не возникает желания читать точные датировки. Печники, пахари, любительницы мадеры, бильярдисты, «топористы», существуют сейчас, как и пятьдесят лет назад. Точно так же, как вечна «Скука» для человека, так долго глядящего в окно, что на подоконнике успел прорасти лучок.

Только в одном снимке не избежать упоминания даты. Неумелая рука нарисовала на треснувшем оконном стекле поздравление с новым 1964 годом. Чтобы поместились спутник и елка, художнику пришлось отделить букву «Г» от остального «одом». Праздничное поздравление «С новым Г…» приобретает совершенно иной смысл.

Новые времена открыли границы. Михалевкин снимает Запад, как ему всегда свойственно, без альбомного блеска. Выглаженная подошвами римская брусчатка скажет бывавшему в Вечном городе больше, чем сотни изображений Колизея. В Венеции он снимает автопортрет россиянина в полный рост. Но собственное изображение делает едва заметным, отраженным в пестрой сувенирной лавке. Ирония понятна, мы слишком долго находились за «железным занавесом», чтобы быстро понять их жизнь.

В 2003 году Михалевкин сфотографировал из окна скромной парижской гостиницы около Восточного вокзала рынок Сент-Квентин. В его кадр попали узкая улица и отраженный в застекленной стене противоположный тротуар с идущими людьми. Фотография называется «Париж. Будни». Через три года я останавливался в соседнем номере почти с таким же видом на рынок. В моем снимке не оказалось никаких отражений. А может, погода была пасмурной?

Вадим Михайлов