Нам никогда примета не врала,
С самим собой играть не надо в прятки,
И если где-то бьются зеркала,
То это значит: что-то не в порядке.

Из гимна фотоклуба «Зеркало»

Нужно ли объяснять, почему сегодня всякий мыслящий человек задается традиционным русским вопросом «что делать?». Творческие усилия личности на фоне национального кризиса требуют либо полной отрешенности, которую фотографу, призванному видеть, неоткуда взять, либо опоры в прошлом опыте выживания — своем или чужом. Это я как раз и хочу выяснить. Чтобы очертить зону поисков, необходимо решить непростую задачу: нарисовать картину нашей фотографической жизни последних десятилетий, причем — «по обе стороны холста». И хотя в дальнейшем нас будет интересовать исключительно изнанка, общую ситуацию определила сторона лицевая. С нее придется и начать.

Творческие усилия личности на фоне национального кризиса требуют либо полной отрешенности, которую фотографу, призванному видеть, неоткуда взять, либо опоры в прошлом опыте выживания — своем или чужом.

Итак, господствующим направлением советской фотографии всегда была журналистика, ее творческим принципом — социалистический реализм, то есть заведомая лакировка. Это распространялось на все виды публичного бытования фотографии — на периодику, выставки, фотокниги и единственный в Союзе фотожурнал. На непредвзятую оценку прошлого мы с нашим комплексом «нравственного искусства» нынче вряд ли способны — слишком близкое время. Назову, однако, как минимум четыре причины, по которым когда-нибудь это стоит сделать. Первая: мастера 20-х годов прошлого века были виртуозами острой формы, и она может вернуться, наполненная новым содержанием.

Вторая: неудачный пропагандистский снимок оборачивался иногда такой мерой правды, которую сегодняшней журналистике неплохо бы взять за образец. Пример — «Единогласно» — знаменитая работа А. Шайхета, призванная живописать дружное вступление в колхоз. Если кто-то захочет узнать, сколько безнадежности способны выразить человеческие глаза и позы, пусть посмотрит на этих крестьян. И разглядит еще жгучий их стыд — и за свое участие в этом спектакле, и за фотографа, который с прозрачной для них целью явился все это запечатлеть. Потрясающее свидетельство «великого перелома»!

 

Фотографический соцреализм с его усердием не по разуму — карикатурное саморазоблачение тирании.

Третья причина вовсе парадоксальна. «Социалистический реализм — это безумно интересно», — обронил как-то писатель Э. Лимонов из того далека, где оригинальность художника ценится весьма высоко. И правда, такой интерес вполне обоснован, если рассматривать чудо соцреализма в контексте мировой культуры. Наконец, четвертая причина: фотографический соцреализм с его усердием не по разуму — карикатурное саморазоблачение тирании. Уже за одно это он «заслуживает» внимания и сохранения.

Все эти слова сказаны не в защиту лжи, а затем, чтобы побудить читателя и на альтернативную фотографию взглянуть столь же непредвзято. Когда и откуда она взялась?

Между тем постоянный запрет на живую жизнь сыграл важную роль: усилиями фотолюбителей 1960–70-х годов в фотографию вернулась чистая форма как самоценность. Явление, которому не придают особенного значения, трудно переоценить: именно ему мы обязаны относительным сохранением фотографической изобразительной культуры.

Наивное самообольщение полагать, что любительская светопись, проникавшая со времен «оттепели» на выставочные стенды, стала неким духовным противостоянием. Она нередко была такой же пустозвонной, как и ее официальная сестренка. Между тем постоянный запрет на живую жизнь сыграл важную роль: усилиями фотолюбителей 1960–70-х годов в фотографию вернулась чистая форма как самоценность. Явление, которому не придают особенного значения, трудно переоценить: именно ему мы обязаны относительным сохранением фотографической изобразительной культуры. Другое дело, что художественные ценности, созданные изобразительной фотографией тех лет, в среднем оказались скромны: они и не могли быть иными в условиях, когда спрос и признание наши корифеи формы могли находить только на салонах ФИАП (Международной Федерации Фотоискусства), попадая под пресс их конъюнктуры и теряя национальную почву[1].

…Обширную выставку ФИАП мне довелось увидеть единственный раз в Риге в октябре 1989 года. «150 фотографов мира к 150-летию фотографии»! Из 800 работ треть принадлежала титулованным фотохудожникам. Уже будучи знакомым с материалом «Манежа-89», я с прискорбием убедился, что «ФИАП — организация любительская»[2]. Ничем, кроме праздного баловства, происхождение доброй половины работ объяснить было нельзя. Догадываюсь, что такая оценка выдает взгляд человека из апокалиптической реальности, где все принято соотносить с масштабом общественной катастрофы. Заверяю, что это не так: я сравниваю только фотографию с фотографией.

Духовное, мистическое содержание «Манежа-89» стало бы легендой, если бы от выставки остался материальный след. По прошествии времени мне это видится все более отчетливо. Доказательства здесь бессмысленны, да и задача другая: проследить и объяснить происхождение материала, который по логике вещей появиться в нашей фотографии не мог.

 

На серьезную изобразительную и социальную фотографию заказов быть не могло: эти направления вызревали в недрах фотоклубов и творческих групп долгие годы.

В отношении журналистики это сделать легко — причина внешняя: таланты получили свободный доступ к событиям и параллельно — заказ на правду. На серьезную изобразительную и социальную фотографию заказов быть не могло: эти направления вызревали в недрах фотоклубов и творческих групп долгие годы. И пора, наконец, сказать, что высшие достижения здесь определил профессионализм. Применительно к любительству этот термин нуждается в пояснении. Любительская всеядность, еще недавно столь распространенная и даже пропагандируемая, может дать столько же выдающихся результатов, сколько мировых рекордов — любительский спорт. А надежд на собственный стиль — самый общий признак творческой состоятельности — еще меньше.

Профессиональную квалификацию любитель, не имеющий возможности отдавать творчеству основное время, может купить только ценой многолетней сосредоточенности — на теме, направлении, жанре, на чем угодно, что сделало бы его специалистом в материале. И тогда Слово будет сказано.

…На этих страницах — представители современного «Зеркала» — сильнейшего клуба России второй половины 1980-х годов. Л. Иванова пять лет снимает православную церковь, работала в Оптиной Пустыне, Пюхтинском, Ново-Печорском монастырях. Л. Таболина занимается одной деревней под Вышним Волочком десять лет. То, что мы теперь стали называть социальной фотографией, пятнадцать лет делает С. Подгорков. Ю. Журавский, по образованию полиграфист, служит оператором газовой котельной и восемь лет снимает «кочегарку». А. Рец, профессиональный художник, шесть лет раскрывает мир андеграунда. Председатель клуба Е. Раскопов двенадцать лет занимается Дагестаном и двадцать пять (!) снимает джаз. Творчество каждого из них достойно глубокого критического разбора, а не беглого упоминания в качестве примера верности теме, и я прошу у них прощения.

«Зеркало» во все времена — конгломерат индивидуальностей, собранных ради общения.

Есть еще несколько истин, отразившихся в «Зеркале». Рискну представить картину фотожизни уже на ближайшее будущее. Спроса на свободную творческую фотографию в стране как не было, так и не будет: покупать ее не на что, издавать ее не на чем.

Финансирование культуры начнется, судя по всему, не скоро. Фотографические союзы, встав на ноги за счет коммерческой фотографии, творчество кормить не станут. Западный рынок перенасыщен, туда прорвутся единицы. А теперь — хитрый вопрос: взволновало бы нас все это пять-семь лет назад? Сегодня, когда мы хнычем по свободе, самое время вспомнить: за четырнадцать лет из восьми отчетных выставок «Зеркала» не открылись четыре. «Колыбель революции» блюла марку: о таких формах издевательства партаппарата, которые выпали на долю «Зеркала», мы в Москве и не слыхали. Казалось бы, у клуба — многолетняя работа в стол. А в результате?!

Россия сегодня — самая интересная страна на Земле, развилка мировой истории. Ее повседневная жизнь, ставшая объектом изучения для художника, дает твердую надежду на зрительский интерес в будущем.

Даже в наши дни, на фоне общего кризиса клубов «Зеркало», пережившее раскол, после которого не поднимаются, активно работает и, главное, привлекает молодежь. Кроме того, что я назвал любительским профессионализмом, два принципа вижу в основе живучести «Зеркала». Первый: Россия сегодня — самая интересная страна на Земле, развилка мировой истории. Ее повседневная жизнь, ставшая объектом изучения для художника, дает твердую надежду на зрительский интерес в будущем. На этом клуб всегда стоял, в его названии — его творческое кредо. Второй: невостребованность для художника хуже непризнания — впереди уже ничего нет. С учетом нашей перспективы, кроме как в общении опоры искать негде. Теряя общение, мы теряем последнее. Так вот, «Зеркало» во все времена — конгломерат индивидуальностей, собранных ради общения.

1991

[1] Подробно и очень здраво см. у С. Осьмачкина в статье «Бег по кругу», «Ретикуляция», 1990, No 2.
[2] По определению президента ФИАП, «СФ», 1989, No 8.

Вернуться

Последнее изменение 24.08.2017