Вид на остров Сан Джорджо Маджоре с Пьяцетты ди Сан Марко, 1876
Альбуминовый отпечаток
Собор Святого Марка, 1860‑е
Здравствуй, милая, мраморная, удалая Венецiя! Здравствуй, величественный левъ, заснувшiй глубоко и непробудно! Здравствуй, прекрасная Венецiя! Съ пламеннымъ желанiемъ спѣшилъ я къ тебѣ, и хожу по тебѣ, очарованный. Сегодня съ утра отправился ходить по городу и прежде всего къ площади S.-Маrсо. Надо пройти по улицамъ, безпрестанно переходить мостики, видѣть около себя одни каналы, чтобъ понять впечатлѣнiе, которое испытываешь вдругъ, видя передъ собою огромную площадь, обнесенную превосходными зданiями, и прямо — странный восточный фасадъ базилики S.-Маrсо”. Боткин, 1890. С. 22–23
Здравствуй, милая, мраморная, удалая Венецiя! Здравствуй, величественный левъ, заснувшiй глубоко и непробудно! Здравствуй, прекрасная Венецiя! Съ пламеннымъ желанiемъ спѣшилъ я къ тебѣ, и хожу по тебѣ, очарованный. Сегодня съ утра отправился ходить по городу и прежде всего къ площади S.-Маrсо. Надо пройти по улицамъ, безпрестанно переходить мостики, видѣть около себя одни каналы, чтобъ понять впечатлѣнiе, которое испытываешь вдругъ, видя передъ собою огромную площадь, обнесенную превосходными зданiями, и прямо — странный восточный фасадъ базилики S.-Маrсо”.
Площадь Сан-Марко, 1900‑е
Главное, любопытнѣйшее мѣсто въ Венеціи, какъ въ прежнее время славы ея, составляетъ и теперь площадь св. Марка. <…> Здесь, съ утра до ночи, кипитъ жизнь и дѣятельность: безпрерывное движеніе народа всякаго состоянія, туземцевъ и иностранцевъ, съ отголосками различныхъ языковъ, продажа и покупка, пѣнiе, музыка, представленiя фигляровъ, пульчинелловъ и шарлатановъ, произношеніе заученныхъ рѣчей и повѣстей, приманчивые разговоры людей, нечаянно будто-бы встрѣтившихся, площадные и уличные адвокаты, нотаріусы и писцы просьбъ, жалобъ и писемъ, сидящіе на стульяхъ, табуретахъ и скамейкахъ за столиками съ бумагой, перьями и чернилами, все это и подобное каждый день встрѣчаете на этой площади. А по вечерамъ, при большомъ освѣщеніи прекрасно убранныхъ магазиновъ, лавокъ, кофейныхъ и кондитерскихъ подъ арками и на самой площади, многоразличными представленіями до того завлекается новый посѣтитель, что не хотя участвуетъ въ забавахъ чуждаго народа”. Паулович, 1861. С. 713
Главное, любопытнѣйшее мѣсто въ Венеціи, какъ въ прежнее время славы ея, составляетъ и теперь площадь св. Марка. <…> Здесь, съ утра до ночи, кипитъ жизнь и дѣятельность: безпрерывное движеніе народа всякаго состоянія, туземцевъ и иностранцевъ, съ отголосками различныхъ языковъ, продажа и покупка, пѣнiе, музыка, представленiя фигляровъ, пульчинелловъ и шарлатановъ, произношеніе заученныхъ рѣчей и повѣстей, приманчивые разговоры людей, нечаянно будто-бы встрѣтившихся, площадные и уличные адвокаты, нотаріусы и писцы просьбъ, жалобъ и писемъ, сидящіе на стульяхъ, табуретахъ и скамейкахъ за столиками съ бумагой, перьями и чернилами, все это и подобное каждый день встрѣчаете на этой площади. А по вечерамъ, при большомъ освѣщеніи прекрасно убранныхъ магазиновъ, лавокъ, кофейныхъ и кондитерскихъ подъ арками и на самой площади, многоразличными представленіями до того завлекается новый посѣтитель, что не хотя участвуетъ въ забавахъ чуждаго народа”.
Палаццо Ка’ Реццонико, 1855
Площадь Сан-Марко, 1890‑е
Въ самомъ дѣлѣ, обѣ площади св. Марка — большая piazza и малая piazzetta, весьма примѣчательны и красивы. Нигде въ Европѣ я не видалъ такой площади, на которой бы такъ много сосредоточено было пріятныхъ и великолѣпныхъ предметовъ, зрѣлищъ, занятий, увеселеній и произшествiй, какъ на этихъ двухъ площадяхъ, съ рисовокупленіемъ морскаго берега”. Паулович, 1861. С. 716
Въ самомъ дѣлѣ, обѣ площади св. Марка — большая piazza и малая piazzetta, весьма примѣчательны и красивы. Нигде въ Европѣ я не видалъ такой площади, на которой бы такъ много сосредоточено было пріятныхъ и великолѣпныхъ предметовъ, зрѣлищъ, занятий, увеселеній и произшествiй, какъ на этихъ двухъ площадяхъ, съ рисовокупленіемъ морскаго берега”.
Церковь Сан-Джорджо-деи-Гречи, 1855
Между тѣмъ лодка плыла… вотъ тротуары исчезли, передо-мною льется улица воды между домами, которыхъ формы, архитектура, мнѣ незнакомы, никогда мною не виданы, — вотъ переулки, — заглядываю — вода и дома — въ туманной дали между домами круто перебросились мостики. Каналъ раздвигается шире и шире, передо мной разстилается улица воды, — и перспектива домовъ, усыпанныхъ колоннами, барельефами, чудныхъ, которымъ основанiемъ служитъ влага. Видъ единственный! Эти дома безъ земли, плавающiе по морю, соединенные мостиками; легкiя, черныя гондолы, покрывающiя даль канала и скользящiя мимо; это множество народа — и тишина; но всего болѣе архитектура строенiй, причудливая, игривая, роскошная, — я вскрикнулъ отъ удивленiя и удовольствiя. Венецiя, Венецiя? о какъ прекрасна ты! недаромъ я такъ давно такъ страстно любилъ тебя, красавица!” Боткин, 1890. С. 22
Между тѣмъ лодка плыла… вотъ тротуары исчезли, передо-мною льется улица воды между домами, которыхъ формы, архитектура, мнѣ незнакомы, никогда мною не виданы, — вотъ переулки, — заглядываю — вода и дома — въ туманной дали между домами круто перебросились мостики. Каналъ раздвигается шире и шире, передо мной разстилается улица воды, — и перспектива домовъ, усыпанныхъ колоннами, барельефами, чудныхъ, которымъ основанiемъ служитъ влага. Видъ единственный! Эти дома безъ земли, плавающiе по морю, соединенные мостиками; легкiя, черныя гондолы, покрывающiя даль канала и скользящiя мимо; это множество народа — и тишина; но всего болѣе архитектура строенiй, причудливая, игривая, роскошная, — я вскрикнулъ отъ удивленiя и удовольствiя. Венецiя, Венецiя? о какъ прекрасна ты! недаромъ я такъ давно такъ страстно любилъ тебя, красавица!”
Вид на площадь Сан Марко, снятый с острова Сан Джорджо Маджоре, 1876
Вдали показался высокiй мостъ, съ удивительною нѣжностiю легко, грацiозно, перекинувшiйся черезъ каналъ — я спросилъ о немъ у гребца. — Rialto, signore. — Рiальто! — какъ давно знакомъ ты мнѣ, — здравствуй!” Боткин, 1890. С. 22
Вдали показался высокiй мостъ, съ удивительною нѣжностiю легко, грацiозно, перекинувшiйся черезъ каналъ — я спросилъ о немъ у гребца. — Rialto, signore. — Рiальто! — какъ давно знакомъ ты мнѣ, — здравствуй!”
Мост Вздохов, 1890–1910‑е
Альубминовый отпечаток
Мост Риальто, 1876
Вид на город с Гранд-канала, 1900‑е
Собор Санта-Мария-делла-Салюте, 1876
Дворец дожей и колонна Святого Марка, 1876
Вчера я былъ очарованъ Венецiею. Гостинница, гдѣ живу я, выходитъ къ морю. Передъ окнами моей комнаты устье большого канала и прямо на противоположномъ берегу — превосходной архитектуры церковь Maria della Salute. Я сидѣлъ у камина и читалъ; было около 12 часовъ, и я ужъ хотѣлъ было лечь спать, и какъ-то нечаянно подошелъ къ окну. Ночь была чудная. Полная луна ярко лила свѣтъ на море, отражаясь въ безконечной полосѣ, переливавшейся огнемъ и золотомъ. Ночной туманъ придалъ прелестнымъ формамъ церкви Maria della Salute воздушность; по широкому каналу — ни гондолы. Можно-ли въ такую ночь сидѣть въ комнатѣ? Я пошелъ на площадь S. Маrсо. Полная очарованiя и мечтательности, лежала она, покрытая голубоватымъ туманомъ ночи; огромный Palazzo Reale, съ двухъ сторонъ ее окружающiй, только половину ея давалъ на волю лучамъ мѣсяца, оставляя другую въ темнотѣ; подъ арками дворца темно и пусто; вдали свѣтилась только кофейная Florian, отпертая всегда, день и ночь. Изъ тѣни площади видъ на дворецъ дожей, стоящiи къ морю и весь облитый свѣтомъ мѣсяца, удивителенъ. Съ арками, барельефами, прозрачными кружевными рубцами своими, онъ казался мнѣ воздушнымъ. Я стоялъ, очарованный необыкновеннымъ видомъ. Воображенiе рисовало картины минувшей жизни венецiанской, я вспомнилъ Марино Фальеро и Гофмана, моего волшебнаго Гофмана, съ его нѣжвою Аннунцiатою и удалымъ гондольеромъ. Сколько жизни, страсти, любви кипѣло на этой площади, теперь тихой, пустынной… У пристани стояло нѣсколько гондолъ. Я разбудилъ одного гондольера и велѣлъ везти себя по каналамъ Венецiи — и тутъ-то показалась она мнѣ совсѣмъ иною. Свѣтъ луны выбѣлилъ всѣ дома, скрылъ запустѣнiе ихъ, далъ всему новый, фантастическiй видъ, помолодилъ Венецiю. Игривая, полувосточная архитектура дворцовъ ея, съ ихъ безконечными колоннами и балконами, сквозь дымковый туманъ ясной ночи, покрылась какими-то чудными цвѣтами; этотъ туманъ снесъ съ Венецiи слѣды пролетѣвшихъ столѣтiй, закрылъ воздушнымъ своимъ покровомъ слѣды запустѣнiя. Я плылъ по большому каналу. Какъ описать эту единственную картину! Вода какъ зеркало! Перспектива домовъ, возвышающихся изъ нея, ярко отразилась въ каналѣ, словно дома выросли внизъ. Въ переулкахъ ряды перекинувшихся между домами мостиковъ образовали какiя-то воздушныя галлереи, терявшiяся въ туманѣ. Какъ тихо! Можно-бы слышать легчайшiй вздохъ съ этого балкона, но дворцы эти пусты. Въ разбитыя стекла оконъ свободно льются лучи полнаго мѣсяца. Ни полетъ вѣтра, ни шелестъ шаговъ не нарушаютъ странной, волшебной тишины. Эти дворцы, вставшiе изъ влаги, съ восточными, причудливыми своими формами, эти ряды домовъ, теряющiеся въ воздушной дали воды и неба, пустынные, темные переулки съ своими прозрачными мостиками, это повсюдное отсутствiе земли и тверди — привели въ замѣшательство мое воображенiе. Что такое передо мною? Не видѣнiя-ли ночи?” Боткин, 1890. С. 27–28
Вчера я былъ очарованъ Венецiею. Гостинница, гдѣ живу я, выходитъ къ морю. Передъ окнами моей комнаты устье большого канала и прямо на противоположномъ берегу — превосходной архитектуры церковь Maria della Salute. Я сидѣлъ у камина и читалъ; было около 12 часовъ, и я ужъ хотѣлъ было лечь спать, и какъ-то нечаянно подошелъ къ окну. Ночь была чудная. Полная луна ярко лила свѣтъ на море, отражаясь въ безконечной полосѣ, переливавшейся огнемъ и золотомъ. Ночной туманъ придалъ прелестнымъ формамъ церкви Maria della Salute воздушность; по широкому каналу — ни гондолы. Можно-ли въ такую ночь сидѣть въ комнатѣ? Я пошелъ на площадь S. Маrсо. Полная очарованiя и мечтательности, лежала она, покрытая голубоватымъ туманомъ ночи; огромный Palazzo Reale, съ двухъ сторонъ ее окружающiй, только половину ея давалъ на волю лучамъ мѣсяца, оставляя другую въ темнотѣ; подъ арками дворца темно и пусто; вдали свѣтилась только кофейная Florian, отпертая всегда, день и ночь. Изъ тѣни площади видъ на дворецъ дожей, стоящiи къ морю и весь облитый свѣтомъ мѣсяца, удивителенъ. Съ арками, барельефами, прозрачными кружевными рубцами своими, онъ казался мнѣ воздушнымъ. Я стоялъ, очарованный необыкновеннымъ видомъ. Воображенiе рисовало картины минувшей жизни венецiанской, я вспомнилъ Марино Фальеро и Гофмана, моего волшебнаго Гофмана, съ его нѣжвою Аннунцiатою и удалымъ гондольеромъ. Сколько жизни, страсти, любви кипѣло на этой площади, теперь тихой, пустынной… У пристани стояло нѣсколько гондолъ. Я разбудилъ одного гондольера и велѣлъ везти себя по каналамъ Венецiи — и тутъ-то показалась она мнѣ совсѣмъ иною. Свѣтъ луны выбѣлилъ всѣ дома, скрылъ запустѣнiе ихъ, далъ всему новый, фантастическiй видъ, помолодилъ Венецiю. Игривая, полувосточная архитектура дворцовъ ея, съ ихъ безконечными колоннами и балконами, сквозь дымковый туманъ ясной ночи, покрылась какими-то чудными цвѣтами; этотъ туманъ снесъ съ Венецiи слѣды пролетѣвшихъ столѣтiй, закрылъ воздушнымъ своимъ покровомъ слѣды запустѣнiя. Я плылъ по большому каналу. Какъ описать эту единственную картину! Вода какъ зеркало! Перспектива домовъ, возвышающихся изъ нея, ярко отразилась въ каналѣ, словно дома выросли внизъ. Въ переулкахъ ряды перекинувшихся между домами мостиковъ образовали какiя-то воздушныя галлереи, терявшiяся въ туманѣ. Какъ тихо! Можно-бы слышать легчайшiй вздохъ съ этого балкона, но дворцы эти пусты. Въ разбитыя стекла оконъ свободно льются лучи полнаго мѣсяца. Ни полетъ вѣтра, ни шелестъ шаговъ не нарушаютъ странной, волшебной тишины. Эти дворцы, вставшiе изъ влаги, съ восточными, причудливыми своими формами, эти ряды домовъ, теряющiеся въ воздушной дали воды и неба, пустынные, темные переулки съ своими прозрачными мостиками, это повсюдное отсутствiе земли и тверди — привели въ замѣшательство мое воображенiе. Что такое передо мною? Не видѣнiя-ли ночи?”
Венецианская лагуна, 1890–1900‑е
Въ Венеціи такъ много красотъ зодчества, ваянія и живописи, что я восхищаюсь ими на каждомъ шагу. Это можно назвать упоеньемъ”. Волков, 1857. С. 16
Въ Венеціи такъ много красотъ зодчества, ваянія и живописи, что я восхищаюсь ими на каждомъ шагу. Это можно назвать упоеньемъ”.
Въ Венеціи, основанной на водѣ и со всѣхъ сторонъ окруженной водами моря, рѣшительно ничего не растетъ, и естественно ничего не производится, а все нужное, полезное и раскошное доставляется съ твердой земли, или съ окружающихъ ее острововъ, и то не иначе, какъ только кораблями и гондолами, коихъ привиллегированное число простирается въ Венеціи до 20,000. Зато въ Венецiи не нужно иметь лошадей, экипажей, фуража и ничего прочаго, что требуется для сухопутной ѣзды, а это не бездѣлица. Да сверхъ того, если положить на каждую гондолу по два человѣка, то въ Венеціи ежедневно заняты бываютъ дѣломъ болѣе 40,000 человѣкъ простаго сословія, кои зарабатываютъ себѣ каждый день пропитаніе и все нужное. По сей причинѣ въ Венеціи нѣтъ нищихъ совершеннолѣтнихъ, или очень мало, и если какіе попадаются на Славянской набережной, то они всѣ малолѣтніе, или совершенно дряхлые”. Паулович, 1861. С. 821–822
Въ Венеціи, основанной на водѣ и со всѣхъ сторонъ окруженной водами моря, рѣшительно ничего не растетъ, и естественно ничего не производится, а все нужное, полезное и раскошное доставляется съ твердой земли, или съ окружающихъ ее острововъ, и то не иначе, какъ только кораблями и гондолами, коихъ привиллегированное число простирается въ Венеціи до 20,000. Зато въ Венецiи не нужно иметь лошадей, экипажей, фуража и ничего прочаго, что требуется для сухопутной ѣзды, а это не бездѣлица. Да сверхъ того, если положить на каждую гондолу по два человѣка, то въ Венеціи ежедневно заняты бываютъ дѣломъ болѣе 40,000 человѣкъ простаго сословія, кои зарабатываютъ себѣ каждый день пропитаніе и все нужное. По сей причинѣ въ Венеціи нѣтъ нищихъ совершеннолѣтнихъ, или очень мало, и если какіе попадаются на Славянской набережной, то они всѣ малолѣтніе, или совершенно дряхлые”.
Церковь и скуола Сан-Рокко, 1874
Я шелъ по улицамъ шириною въ 4 шага. Между рядами лавокъ и магазиновъ, — ни стуку экипажей, ни лошадей, — необыкновенное впечатлѣнiе! Эти улицы безпрестанно прерывались, снова соединялись мостиками, ихъ перспектива воздушна, узкiе каналы извивались въ переулкахъ, по нимъ мелькали и тѣснились гондолы; тихiй плескъ отъ веселъ, крикъ разнощиковъ, говоръ народа, — все это было мнѣ такъ явственно и странно слышно, не заглушаемое стукомъ экипажей, народъ такъ свободно наполнялъ узкiя улицы, — я чувствовалъ, что нахожусь въ какомъ-то иномъ мiрѣ…” Боткин, 1890. С. 22
Я шелъ по улицамъ шириною въ 4 шага. Между рядами лавокъ и магазиновъ, — ни стуку экипажей, ни лошадей, — необыкновенное впечатлѣнiе! Эти улицы безпрестанно прерывались, снова соединялись мостиками, ихъ перспектива воздушна, узкiе каналы извивались въ переулкахъ, по нимъ мелькали и тѣснились гондолы; тихiй плескъ отъ веселъ, крикъ разнощиковъ, говоръ народа, — все это было мнѣ такъ явственно и странно слышно, не заглушаемое стукомъ экипажей, народъ такъ свободно наполнялъ узкiя улицы, — я чувствовалъ, что нахожусь въ какомъ-то иномъ мiрѣ…”
Вид с кампанилы собора Святого Марка на Гранд-канал, 1860‑е
Надо быть въ Венеціи, чтобы понять всю ея прелесть. Городъ безъ лошадей и безъ колесъ: только и видѣлъ колеса, что у пушекъ, стоящихъ на Пьяцеттѣ, передъ дворцомъ Дожей. Площадь Св. Марка, освѣщенная газомъ, очаровательна… Подъ портиками, вокругъ площади, свѣтло какъ въ Лондонѣ, чтобы не сказать — какъ днемъ. Площадь уставлена стульями. Передъ кофейнями, шаговъ на сто отъ домовъ, простирается этотъ партеръ. Сидятъ и ходятъ семьями и парами. Блыкающіеся музыканты потѣшаютъ публику и собираютъ съ нее дань”. Волков, 1857. С. 217 После обеда катались по каналу Grande и кругом всей Венеции, были на Риальто и на рынках. Что за молодцы гондольеры! Вечером гуляли опять по площади св. Марка. Я влюбился в эту площадь. Это еще первый город, из которого мне не хочется уехать”. Островский, 1852
Надо быть въ Венеціи, чтобы понять всю ея прелесть. Городъ безъ лошадей и безъ колесъ: только и видѣлъ колеса, что у пушекъ, стоящихъ на Пьяцеттѣ, передъ дворцомъ Дожей. Площадь Св. Марка, освѣщенная газомъ, очаровательна… Подъ портиками, вокругъ площади, свѣтло какъ въ Лондонѣ, чтобы не сказать — какъ днемъ. Площадь уставлена стульями. Передъ кофейнями, шаговъ на сто отъ домовъ, простирается этотъ партеръ. Сидятъ и ходятъ семьями и парами. Блыкающіеся музыканты потѣшаютъ публику и собираютъ съ нее дань”.
После обеда катались по каналу Grande и кругом всей Венеции, были на Риальто и на рынках. Что за молодцы гондольеры! Вечером гуляли опять по площади св. Марка. Я влюбился в эту площадь. Это еще первый город, из которого мне не хочется уехать”.
Изъ всѣхъ городовъ въ нашей части свѣта, кажется, только два такихь, Венеція и Римъ, которые готовы задушить тебя впечатлѣніями; голова кругомъ пойдетъ, если не остережешься”. Лубяновский, 1845. С. 346 “Венеція, Римъ, Неаполь, Помпея, Везувій, природа (какъ мескиненъ кажется здѣсь Гете съ своимъ: Kennst du das Land, wo die Citronen blühen!), произведенія искусствъ древнихъ, средневѣковыхъ скульптуры, архитектуры, живописи, музыки. Развѣ этого мало, чтобы заставить полюбить Италію? — Погода до сихъ поръ мнѣ благопріятствовала. Жаровъ удушливыхъ еще не было, были даже дожди, что приписываютъ кометѣ , гдѣ-то гуляющей въ небѣ”. Аксаков, 1892. С. 342
Изъ всѣхъ городовъ въ нашей части свѣта, кажется, только два такихь, Венеція и Римъ, которые готовы задушить тебя впечатлѣніями; голова кругомъ пойдетъ, если не остережешься”.
“Венеція, Римъ, Неаполь, Помпея, Везувій, природа (какъ мескиненъ кажется здѣсь Гете съ своимъ: Kennst du das Land, wo die Citronen blühen!), произведенія искусствъ древнихъ, средневѣковыхъ скульптуры, архитектуры, живописи, музыки. Развѣ этого мало, чтобы заставить полюбить Италію? — Погода до сихъ поръ мнѣ благопріятствовала. Жаровъ удушливыхъ еще не было, были даже дожди, что приписываютъ кометѣ , гдѣ-то гуляющей въ небѣ”.
Набережная Скьявони, 1910‑е
Алтарь церкви Джезуити, 1874
Прощай, чудная Венеція, на вѣки; левъ твой крылатый задремалъ для тебя навсегда; прошелъ же хищный часъ твой, счастливый; ты не возстанешь больше уродливою республикою никогда”. Паулович, 1861. С. 824
Прощай, чудная Венеція, на вѣки; левъ твой крылатый задремалъ для тебя навсегда; прошелъ же хищный часъ твой, счастливый; ты не возстанешь больше уродливою республикою никогда”.
×
Егоров, 2002
Последнее изменение 17.12.2020
Ваше имя:
Ваш Email:
Нажимая "Отправить", я подтверждаю свое согласие на обработку моих персональных данных, указанных в форме This site is protected by reCAPTCHA and the Google Privacy Policy and Terms of Service apply.
Поделиться ссылкой на выделенное
Прямая ссылка: