До 12 февраля в РОСФОТО проходит выставка «Сюрреализм повседневности» чешского фотографа Виктора Коларжа. Мы воспользовались возможностью задать мастеру важные вопросы — об искусстве, свободе, храбрости и искренности.

Большую часть времени вы снимали Остраву. Мой первый вопрос — думали ли вы когда-либо, какую роль сыграла Острава в Вашем творчестве и какое значение она для вас имеет?

Ну, во-первых, Острава — это мой родной город, который я очень люблю. Кроме того, Острава воплощает для меня окружающий мир. Когда я был ребенком, Острава была для меня странным местом: язык, вернее диалект, жесткие или странные люди. Острава — промышленный город, типичный для индустриальной эпохи. Для таких городов характерен рост, расширение, они открывают множество перспектив для всех, кто решает переехать, но в конце концов они превращаются в города упадка. Это означает, что они теряют все эти привлекательные черты, которыми обладали, как казалось, навсегда. Внезапно индустриальная эпоха заканчивается, и Остраве остаются только следы тяжелой промышленности.

Следующий вопрос связан с теми процессами, которые привели вас к тому, чтобы стать фотографом. Насколько я помню, ваш отец был фотографом и режиссером. Кроме того, вы посещали любительский фотоклуб в Остраве. Как вы начали фотографировать? Чем это было для вас, какое значение это имело?

Фотография всегда присутствовала в нашей квартире, в нашей жизни. У моего отца были фотокамеры, кинокамеры, а еще у него был магазин, в котором он продавал аксессуары и принимал заказы. Кроме того, он был человеком высокой культуры, поэтому у него были друзья среди художников и музыкантов. А дома у нас были всевозможные буклеты и книги по фотографии. Так я познакомился с пионерами Leica: Полом Вольфом, Брессоном. До Второй мировой войны мой отец коллекционировал журналы о фотографии, например, «Австрийскую камеру». Еще у него были рекламные фотографии, сделанные великими мировыми мастерами — Брассаем и некоторыми фотографами из Чехии — рекламировавшие пленку, фотобумагу. Некоторые из них потом висели у меня в лаборатории.

В общем, это была естественная часть вашей жизни.

Да, да! Когда я вырос, я помогал отцу обрабатывать его архивы в лаборатории. Я проявлял негативы, а он увеличивал их с помощью того же самого увеличителя, которым я пользуюсь до сих пор. Конечно, некоторые снимки были передержаны, на них были царапины… Отец настолько сильно вовлекался в процесс эмоционально, что иногда мне приходилось говорить ему: «Отец, перестань курить, мне нечем дышать!» — он даже не осознавал, что я мог задохнуться. Потом, конечно, был момент расставания с отцом. Он хотел, чтобы я двигался в коммерческом направлении и начал зарабатывать фотосъемкой, но интуитивно я чувствовал, что не хочу этого. Несколько раз мне представилась возможность фотографировать на свадьбах, каких-то публичных мероприятиях и даже продавать свои фотографии, но это мне совсем не нравилось. Тогда я начал посещать собрания фотоклуба Витковице в Остраве. Там я увидел, что еще есть люди, с которыми у меня есть что-то общее — любовь к фотографии. Любовь к фотографии как таковой, понимаете? Если любишь фотографию, тебе не удастся превратить свой объект обожания, любви, в товар. Это не может быть профессией, ремеслом, потому что это совершенно другой мир. Ты слышишь внутренний голос, который предупреждает: «Не ходи туда, это чужая земля. Не ходи!» Тогда я приносил фотографии на встречи клуба, а старшие участники их оценивали, давали советы, как улучшить технику. Моему отцу даже было немного завидно. Ведь это он сначала давал мне камеры, пленки, разные штуки. А когда я перестал спрашивать его, как сделать что-нибудь, он был раздосадован. Потом я получил награду на ежегодной выставке за хорошую работу. Постепенно я становился независимым от отца. Но это совершенно нормально. Разумеется, наш диалог о фотографии не совсем прекратился, хотя мы и не вполне хорошо понимали друг друга. Я подружился со старшими товарищами из фотоклуба, часто ходил к ним за советом. Но и эти советы не всегда были к месту. Через несколько лет я понял, что часть из того, что мне говорили, мне никогда не будет полезна: что-то о кадрировании, высоком контрасте, проявке пленки. Но важно то, что они заставляли меня идти и фотографировать. А то, что получается, всегда немного проблематично.

Что вы думаете о преподавании фотографии? Бывают профессионалы со своим собственным взглядом на фотографию — какой должна быть идеальная композиция, какие техники нужно использовать… Они пытаются навязать ученикам эти принципы. По вашему мнению, искусство именно так и работает или свободы должно быть больше? Расскажите немного о вашем опыте — как ученика и как учителя.

Я думаю, что здесь есть две главные вещи. Учитель должен сопереживать каждому ученику, чтобы найти к нему индивидуальный подход, направлять его дальше. Если этого нет, преподавать невозможно. Получается только навязывать ученикам чуждые им правила и заставлять их делать то, что они делать не должны. Нужно проникать в природу, личность и таланты каждого или каждой. Тем не менее, я думаю, что есть вещи, которым нельзя научить. Невозможно научить искусству видеть. Невозможно привить человеку определенный уровень интереса к повседневной жизни. Люди либо видят и развивают свое зрение сами, либо не видят и принимают искусственные правила, которые хороши для продаж, саморекламы, но это совсем другое направление.

А что насчет людей на ваших снимках? Вы знаете много личных историй в подробностях, и кажется, что эти люди вам очень близки. Возможно ли, по-вашему, делать искренние фотографии, не общаясь с теми, кого фотографируешь?

Конечно, нас [фотографов] обвиняют в том, что мы крадем изображения людей, но на самом деле это не так. Мы глубоко связаны с людьми, поэтому мы можем вести разговор с ними после съемки. Но главная причина, почему мы их фотографируем, в том, что они нам очень нравятся и мы их очень ценим. Когда ты создаешь вечные фотографии, они становятся частью истории. Таким образом фотограф может отплатить участникам съемки. Я упрощаю, но в глубине души нужно быть связанным с другими людьми, они должны быть частью твоей большой семьи. Если этого не происходит, тогда ты либо перестаешь снимать, либо принимаешь другую философию — не такую, как моя. Моя состоит в том, что важно снимать спонтанно, и только спонтанный поток фотографий может показать реальность и правду жизни.

А как было в Канаде? Насколько я знаю, для вас имели большое значение культурная и языковая дистанции. Как вы общались с людьми, которых снимали в Канаде?

В Канаде все было совсем по-другому. Если ты ладишь с людьми в родной Остраве — это совсем не означает, что тебе будет так же легко с канадцами, потому что они совсем другой народ. У них другая система ценностей. Но в конце концов, они тоже люди, а все люди равны. Поэтому нужно искать что-то общее, чтобы они не смотрели на тебя как на вынужденного переселенца — эмигранта, беженца. И даже если они принимают тебя за равного, тебе все равно приходится бороться с этой базовой экзистенциальной ситуацией, в которой тебе нехорошо. В результате ты фотографируешь эти ситуации совершенно без какой-либо самоцензуры. Представьте, что, фотографируя, вы ощущаете весь гнет этих ограничений. Вы всего лишь маленький человек, вы плохо знаете язык. Вы едва ли можете выразить свое видение и показать правду. Так что приходится бороться, буквально бороться с самими собой, чтобы достичь уровня свободы, который позволит говорить от своего собственного имени.

Иначе говоря, нужно быть храбрым.

Да, нужно быть храбрым! Иногда тебя переполняет страх — это нормальное человеческое состояние. Мы много чего боимся. Человеческая жизнь трудна. Но мы должны уметь фиксировать то, что мы видим, и переводить это видение в фотографию — таким образом, чтобы не показывать свое уныние от пребывания в культурно чуждой ситуации. Ты даже можешь говорить о них, чтобы они увидели, через что они проходят в жизни. Ведь ты увидел это по-особому, своим особым зрением, и никто не говорил тебе, что снимать. Твой ум свободен и ты делаешь то, что хочешь делать. Не для продажи, а для жизненного баланса. Хотя бы для того, чтобы почувствовать: «Они контролируют не всю мою жизнь. Я контролирую часть своей жизни сам». Фотография помогает достичь этого чувства и этого понимания. 

Как изменились ваши взгляды после возвращения в Остраву из Канады? Вы открыли для себя что-то новое? Посмотрели на Остраву глазами другого?

Да, совершенно верно. Этот принцип можно применить к любой работе, которую делаешь: если видишь что-то по прошествии некоторого времени, замечаешь новые черты и новые стороны, потому что ты теперь более опытен, твое зрение немного изменилось, ты больше не наивен и не слишком молод. Место все еще вызывает у тебя любопытство. Но не стоит унывать от того, что видишь. Я видел серых людей, боящихся времени, политических ситуаций, боящихся говорить то, что они думают, говорить правду. Сейчас все то же самое: у нас так называемая свободная экономика, как бы рынок, но люди боятся потерять работу и поэтому прогибаются под любые требования работодателя. При предыдущем режиме тоже приходилось прогибаться в политическом смысле, говорить неправду потому, что так нужно. Я избежал этого, потому что предпочел заниматься ручным трудом — так я смог остаться свободным, и меня никто не трогал. Политическая ситуация, конечно, не могла меня не коснуться. У меня была семья, маленькие дети, мне нужно было быть осторожным.

Как вы думаете, для чего существует искусство? Если ли у него цель или функция? Чем является искусство лично для вас?

Я думаю… Когда я увидел картины Рембрандта в Эрмитаже, я вновь осознал, для чего нужно искусство. Искусство открывает глубины человеческой природы, показывает, что мы не просто биологические существа, живущие одной только повседневностью. Мы существа, обладающие трансцендентальным измерением, если можно так сказать. Духовные существа. Нам нужно относиться самим к себе как к духовным созданиям. Мы не можем просто потреблять товары и жить повседневностью, нам нужно суметь подняться выше этого уровня. Попытаться разобраться, как нам развиться внутренне, жить внутренней жизнью. Это сложно. Когда только потребляешь, когда вокруг так много товаров, когда можно брать деньги в долг, менять одну машину на другую, тогда едва ли остается время и силы думать о внутренней жизни, о внутренних побуждениях, об отпущенном нам времени земной жизни, которую нужно прожить так, чтобы не о чем было жалеть. Но этого временного отрезка достаточно, чтобы разобраться в том, на что годится твоя жизнь, и, возможно, искусство может быть полезным для решения этой задачи.

Последнее изменение 19.02.2017