Надие 42 года, она живет в районе Мадинет Эль Салам на севере Каира. Она принадлежит к народности коптов и работает в одной семье помощницей по хозяйству. У нее двое детей. Вот, что она мне рассказала: 

«Меня выдали замуж в 15 лет. Мужа я не выбирала, и брак был не по любви. Он был настоящий мерзавец, изменял мне, а когда напивался, то бил меня и прижигал. У коптов женщинам разводиться нельзя, разве только если муж плохо обращается с женой. Причин, чтобы потребовать развода, у меня было предостаточно, поэтому я позвала священника. Но перед ним муж стал изворачиваться и утверждать, что я лгу. Развестись мне не дали, и, конечно, муж после этого совсем распоясался. Одиннадцать лет назад я съехала к матери, потому что боялась за детей и хотела их защитить. Он нас не преследовал, зато продал нашу квартиру, деньги проиграл и спустил на наркотики и в итоге оказался на улице. Я все равно ему помогала, мне было жаль его, как-никак это все же отец моих детей. Три года назад он скончался от передозировки. Слава богу! То, что его больше нет — большое облегчение.» 

Наде 26 лет, она живет в квартире в центре Каира вместе с друзьями. Она фотограф, ди-джей, дизайнер. Вот, что она мне рассказала:

«Мои родители счастливы и даже горды, что я живу одна. У меня есть квартира, я живу своей жизнью и ни перед кем не обязана отчитываться.  

У меня есть друг, но мы не женаты. Это необычно для египетского общества в целом, но в моем социальном кругу далеко не исключение. У всех моих друзей и подруг кто-то есть. И я замечаю, что в моем поколении все больше людей живут сами по себе и не женятся.

Ходить по Каиру мне не всегда приятно. Я вижу людей, улицы, бедность, радость, глупость и вот это вот все – дохлых кошек и собак, ожесточенность, мусор, красивую архитектуру, хаос, громкий шум, шум, шум, от которого не спрятаться. Это как джунгли, бетонные джунгли. Если бы у меня была суперсила, я бы построила широкие тротуары для пешеходов и велодорожки. Общественный транспорт у нас плохой, я бы его улучшила, и попробовала бы внедрить систему переработки отходов, чтобы стало почище. А еще, будь у меня суперсила, я стерла бы с лица земли саму идею религиозных законов, с ними у нас и правда совсем беда. И всю египетскую правовую систему я бы как следует перетрясла». 

Зейнаб 31 год, она не замужем, живет с мамой в южной части Каира. Зейнаб изучала политологию в Египте, Бельгии и Франции, работала в «Amnesty International». Сейчас в Каире у нее собственная НКО, которая борется за права женщин и против сексуальных домогательств и насилия. Вот цитата из её истории:

«Сексуальные домогательства — это повседневная реальность почти для всех женщин в Каире. 

Во время революции и во время женских демонстраций на площади Тахрир появился новый феномен: групповое изнасилование, когда около пятнадцати или двадцати мужчин, хорошо организованных, иногда вооруженных, подавали друг другу знак и в 30 секунд валили на землю женщину, окружая ее в один, два, три ряда. Снаружи жертву не было видно, казалось, что идет какая-то разборка между молодыми мужчинами. Я была соосновательницей организации „Tahrir Bodyguards“. Мои коллеги протискивались в эти круги и вытаскивали жертв, а моей задачей была принять женщину и отвести ее в наше убежище, где она была в безопасности. Когда демонстрации закончились, мы с коллегами создали новую организацию „Dignity without Borders“, чтобы и дальше работать с проблемами сексуальных домогательств и насилия. Мы занимаемся просвещением в школах, добиваемся, чтобы общество признало важность наших тем, помогаем самим женщинам почувствовать свою значимость. Я думаю, что только через образование и просвещение общество может прийти к более уважительному обращению с женщинами. 

В общем и целом у нас сейчас господствует представление, что только женщина в ответе за то, что с ней происходит. Женщины и сами считают себя ответственными за сексуальное насилие, от которого пострадали. Такую установку я и пытаюсь изменить своей деятельностью в „Dignity without Borders“.

Независимо от религии, я по-настоящему верю в равноправие мужчин и женщин. Пока я не угрожаю ничьей жизни, пока не вторгаюсь в чьи-то физические или моральные границы, пока уважаю свободу других — никто не вправе диктовать мне, как одеваться. Это никого не касается. И за свои действия каждый отвечает сам! Я честно не понимаю, почему общество хочет возложить на меня ответственность за мужское сексуальное влечение или за мужскую фрустрацию… В общем, работы еще много…» 

Хуан Хосе Сантакруc — беженец. Он покинул свою деревню в провинции Нариньо на юге Колумбии из-за регулярных грабежей, совершаемых боевиками ФАРК, леворадикальной повстанческой группировки, которые дислоцировались в труднодоступной горной местности. В родном поселке Хуана не было полицейского участка, и ночные набеги повстанцев ФАРК оставались для них абсолютно безнаказанными.

Содержание морских свинок в хижинах — старая традиция индейцев, населяющих высокогорные районы Южной Америки. Поскольку эти животные способны крайне быстро размножаться, они были и часто являются сейчас единственной мясной пищей в Андах. В больших городах мясо морской свинки считается деликатесом.

Иногда у тебя в животе возникает такое особое чувство, что ты вот-вот сделаешь отличный снимок. Однако путь к хорошей фотографии часто оказывается длиннее, чем ожидаешь. Я понял это на примере двойного портрета Марии и Сесара. В местечке Чильянкер кто-то рассказал мне, что недалеко от деревни живет необыкновенно высокий мужчина с женщиной очень маленького роста. Несколько часов я пробирался по горным тропинкам, следуя своей интуиции и описанию маршрута. Несмотря на растущее беспокойство я все же нашел дом этой пары.

И поскольку посетителей они принимали редко, а у Сесара были немецкие корни, оба согласились позировать мне для фотографии. На снимке обязательно должен был быть запечатлен лучший боевой петух Сесара. Я провел в гостях меньше часа, а вернулся в Чильянкер спустя почти семь часов. Тем не менее, на пути назад меня не оставляло ощущение счастья от того, что я сделал прекрасный снимок.

Плантация папайи на реке Майо. Здесь берет начало мой фотопроект — дань уважения Александру фон Гумбольдту, и я хотел бы немного рассказать об этом.

Путешествуя по Южной Америке в 1801 году, Александр фон Гумбольдт накануне Рождества вступил на проложенную инками Дорогу солнца. В месте, где сегодняшнее Панамериканское шоссе пересекается с рекой Рио Майо, он проводил барометрические измерения. Где-то в тех же краях правитель инков Уайна Капак по легенде повелел забить в речной берег 1527 золотых столбов, дабы отметить северную границу своих земель. С того дня, поначалу даже не подозревая об этом, Гумбольдт шел древней горной тропой инков.

Личность этого немецкого ученого эпохи Просвещения, способность Александра фон Гумбольдта понимать окружающий мир во всем его многообразии, не игнорируя при этом значимость социального фактора, вдохновили меня как фотографа повторить часть его маршрута и за семь месяцев пройти 2500 километров.

Пересечение исторических путей и различных культур стали концептуальной основой моего проекта.

Во времена Александра фон Гумбольдта Чимборасо высотой 6263 метра считался самой высокой горой в мире. Александр фон Гумбольдт планировал подняться на вулкан 23 июня 1802 года, но остановился, не дойдя нескольких сотен метров до вершины. Сегодня можно с уверенностью сказать, что он не пережил бы этого восхождения — и тогда 33-летний Александр фон Гумбольдт не вошел бы в анналы науки. Получается, Чимборасо сделал Гумбольдта знаменитым так же, как Гумбольдт прославил Чимборасо. Неудачное восхождение ученого, а не его успех, было решающим для его будущей славы.

Разумеется, я просто обязан был сфотографировать Чимборасо. Место съемки было найдено, и я ездил туда на рассвете каждый день: восход солнца обещал самый подходящий для съемки свет. От Риобамбы до заветного места нужно было добираться несколько часов.

Чимборасо вел себя так, как описано в одном из индейских преданий: он не показывался любопытствующим и всегда был окутан туманом. Только на третий день я понял, что мне нужно снимать не вулкан Чимборасо, а его тайну.

Ботайне 52 года. Она изучала экономику, затем политологию со специализацией на Африке и журналистику. Сейчас Ботайна тележурналистка и политик. Она не замужем, живет в центре Каира, у нее есть дочь. 

На выборах 2012 и 2014 годов она была единственной женщиной, пытавшейся баллотироваться в президенты, но ей не удалось собрать нужное для выдвижения количество подписей. Вот, что она рассказала:

«Когда в 2011 году началась революция, я вскоре поняла, что моя задача — это борьба за права женщин. Я раньше думала, что если Египет даст больше прав народу, то и женщины от этого выиграют. А сегодня я убеждена, что дело обстоит ровно наоборот: только когда женщины завоюют себе больше прав, выиграет и все общество в целом. Улучшение положения женщин должно быть в приоритете. Вот это и привело меня в политику. В нашей стране можно увидеть девушек, которые носят облегающие брюки и очень ярко красятся, но при этом все равно должны ходить с покрытой головой. А большинство парикмахеров — мужчины. В нашем обществе много противоречий, таков уж Египет: тут есть все и его противоположность, и в этом наше богатство!» 

Моне 42 года, она живет с мужем и двумя дочками в районе Имбаба в Каире. Она повариха и уборщица. Вот её история:

«Египетская женщина прежде всего думает о детях. Потом о муже и о домашнем хозяйстве. И только в конце — о себе. Поэтому пусть с себя и спрашивает, если лишается каких-то прав… права на работу, права на свое мнение, отличное от мнения мужа… К сожалению, это судьба многих египетских женщин, но к счастью — не моя, так как мы с мужем женаты по любви. Я работаю, потому что мне это нравится и потому что мне так нужно. 

Во время революции 2011 года я 18 дней была на протестах, выходила, чтобы было больше социальной справедливости и работы. И пусть с тех пор ничего не изменилось. Я думаю, нам надо набраться терпения, большого терпения. И всем вместе идти дальше, рука об руку». 

Салме (имя изменено) 28 лет, она тележурналистка, разведена. Снимает квартиру в центре Каира вместе со знакомыми. У нее есть 6-летняя дочка, которая живет у ее мамы в Александрии. 

После свадьбы Салма из любви к мужу согласилась надеть никаб. Никаб — это покрывало, которым закрывают все лицо, кроме глаз. Но её муж злоупотребил её любовью. Вот, что рассказала мне Салма:

«Какое счастье, что даже надев никаб, не перестаешь соображать! В исламском обществе развестись может только мужчина. Но сейчас закон позволяет и женщине просить „хула“, то есть потребовать развода: она может развестись с мужчиной, но должна подписать бумагу, что отказывается от всех финансовых претензий. Муж забрал у меня все, даже мои украшения и деньги… дочку оставил со мной, и то хорошо! (Салма смеется). Я сняла никаб в тот же день, как уехала из дома, еще до развода. Какое же это было облегчение». 

Моне 42 года, она живет с мужем и двумя дочками в районе Имбаба в Каире. Она повариха и уборщица. Вот её история:

«Египетская женщина прежде всего думает о детях. Потом о муже и о домашнем хозяйстве. И только в конце — о себе. Поэтому пусть с себя и спрашивает, если лишается каких-то прав… права на работу, права на свое мнение, отличное от мнения мужа… К сожалению, это судьба многих египетских женщин, но к счастью — не моя, так как мы с мужем женаты по любви. Я работаю, потому что мне это нравится и потому что мне так нужно. 

Во время революции 2011 года я 18 дней была на протестах, выходила, чтобы было больше социальной справедливости и работы. И пусть с тех пор ничего не изменилось. Я думаю, нам надо набраться терпения, большого терпения. И всем вместе идти дальше, рука об руку». 

Ботайне 52 года. Она изучала экономику, затем политологию со специализацией на Африке и журналистику. Сейчас Ботайна тележурналистка и политик. Она не замужем, живет в центре Каира, у нее есть дочь. 

На выборах 2012 и 2014 годов она была единственной женщиной, пытавшейся баллотироваться в президенты, но ей не удалось собрать нужное для выдвижения количество подписей. Вот, что она рассказала:

«Когда в 2011 году началась революция, я вскоре поняла, что моя задача — это борьба за права женщин. Я раньше думала, что если Египет даст больше прав народу, то и женщины от этого выиграют. А сегодня я убеждена, что дело обстоит ровно наоборот: только когда женщины завоюют себе больше прав, выиграет и все общество в целом. Улучшение положения женщин должно быть в приоритете. Вот это и привело меня в политику. В нашей стране можно увидеть девушек, которые носят облегающие брюки и очень ярко красятся, но при этом все равно должны ходить с покрытой головой. А большинство парикмахеров — мужчины. В нашем обществе много противоречий, таков уж Египет: тут есть все и его противоположность, и в этом наше богатство!» 

Ана была Королевой Цветов Риобамбы в Эквадоре в 2010 году.

Это напомнило мне один отрывок из дневника Гумбольдта:

«Асторпилько, семнадцатилетний юноша с безупречными чертами лица, поведал мне историю об одном из своих предков. Однажды его дед или прадед, завязав своей жене глаза, привел ее в подземелье. Когда он снял повязку, женщина увидела золотых птиц, сидящих на деревьях из золотой проволоки, а под деревьями — золотые носилки инков. Муж велел ей ничего не трогать, потому что еще не пришло время и они умрут, если раскроют тайну сокровища. Все это скорее напоминало сказку, но точность, с которой молодой человек описал мне этот волшебный мир, подробности рассказа о перчатке из литого золота и троне инков у него под ногами заставили меня на мгновение забыть, что все это, пожалуй, не что иное, как фантазия. После привала я сказал ему: «Дитя мое, вы бедны, разве вам не хочется раскопать эти древние руины, чтобы взять хоть что-нибудь из подземных богатств? Он ответил с безмятежностью, которая воздает почесть его человеческой природе: „Бог справедлив и добр. Мой отец арендует небольшой надел земли. Мы возделываем поля. Эта равнина плодородна. Мы живем в нищете, но в мире. Если бы у нас были деревья и плоды из чистого золота, нас бы ненавидели и притесняли“».

Сан-Фелипе — небольшой городок в провинции Хаэн в Перу. Меня принял мэр Сан-Фелипе, которому я рассказал о своем проекте по телефону за несколько дней до приезда. Он поговорил с жителями, и во время прогулки по селению я увидел в открытом окне девушку с мальчиком на коленях. Над ними висела картинка, изображающая святое семейство.

Я мгновенно осознал почти религиозное значение этой сцены. Выцветшая небесная синева стены, сумрак церковного помещения, яркий луч света и поза девушки с братом, все это напоминало иконографию Пьеты — сцены оплакивания Христа девой Марией.

Это было великолепным подарком фотографу, которому оставалось только попросить героев замереть при установке штатива, найти нужный ракурс и запечатлеть эту удивительную композицию на пленке.